Интереснейшее явление в архитектуре и искусстве «серебряного века» - модерн - продолжает оставаться и полем для исследования, и полем для дискуссий. В последнее время, благодаря стремительно нарастающему количеству исследований и публикаций, посвященных модерну начинает казаться, что о нем «все всё знают».

Однако, проблема генезиса модерна появившимися многочисленными публикациями отнюдь не исчерпана, ибо в истории архитектуры трудно найти период, когда накал творческих исканий был бы столь жарким и напряженным, а результаты исканий - столь многообразны, неоднозначны и противоречивы. Естественным итогом этих поисков стали удивительное разнообразие и исключительная многоликость модерна в его конкретных проявлениях.

«Идентификация» этого стиля осложняется еще и тем, что во многих произведениях модерна характерные приемы и формы сочетаются, порой самым причудливым образом, с отголосками эклектики и реминисценциями других исторических стилей. К тому же, наряду с примерами «хрестоматийного модерна», и мировая, и петербургская архитектура «серебряного века», дает много примеров, в которых модерна «как бы и нет». Все это превращает «архитектуру эпохи модерна» (как метко назвали свою книгу В.С.Горюнов и М.П.Тубли) в чрезвычайно сложную и пеструю картину.

Отсюда - снова и снова возникающие сомнения: а можно ли вообще определить модерн понятием «стиль»? А если «считать модерн стилем», то с каких конкретных памятников можно начинать отсчитывать историю петербургского модерна?

Желание включиться в эту дискуссию (но без претензий на формулирование «истины в конечной инстанции») побудило нас рискнуть, во-первых, предложить читателям нашу попытку сформулировать определение понятия «архитектурный стиль», а, во-вторых, постараться проследить конкретные черты «ортодоксального модерна», анализируя его первый характерный пример в петербургской архитектуре рубежа XIX и ХХ веков.

Нам кажется, что лучшим помощником в формулировании понятия «архитектурный стиль» может стать «старик Витрувий», а точнее его хрестоматийное определение архитектуры как «единства трех начал - пользы, прочности, красоты». В переводе на современный научный искусствоведческий язык эта «витрувианская триада» звучит как диалектическое единство трех аспектов зодчества, трех групп факторов: функциональных («польза»); конструктивно-технических и технологических («прочность»); идейно-художественных, духовно-эстетических («красота»).

Теперь можно выстроить и определение: «архитектурный стиль» - это устойчивая, характерная для данного времени и данного региона общность:
    - планировочных и объемно-пространственных решений;
    - конструктивно-технических и технологических приемов (определяющих прочность и долговечность зданий и сооружений).
    - средств художественной выразительности, формулирующих систему архитектурно-художественных образов.

Теперь, вооружившись приведенным понятием «архитектурный стиль», попробуем выявить черты «ортодоксального модерна» в том здании, которое общепризнанно считается первым произведением «нового стиля» в Петербурге. Этим произведением, несомненно, является дача госпожи Е.К.Гаусвальд на Каменном острове (современный адрес: угол 2-й Березовой аллеи, 32 и Боковой аллеи, 14). Авторы постройки - архитекторы В.И.Чагин и В.И.Шене ( оба - выпускники Императорской Академии художеств). Проект здания был разработан и утвержден в 1898 г.

Черты «нового стиля» - модерна проявились в даче Гаусвальд по всем трем позициям «витрувианской триады». Забота об удобстве и комфорте отразились в свободной, живописной компоновке плана и объема. Этот новый метод проектирования как бы «изнутри» - «наружу», определяемый отчетливым «приматом функции» (т.е. критерием пользы), начал формироваться в петербургской архитектуре еще в период кризиса классицизма - в 1830-х годах (что иллюстрируется, в частности, проектами дач для Павловска, разработанными архитектором А.П. Брюлловым). К концу XIX века такие приемы объемно-пространственной композиции зданий (особенно дач и коттеджей) стали не только общепринятыми, но и превратились в своего рода «знак» удобства и комфорта. В этом отношении модерн выступил продолжателем рационалистических традиций архитектуры периода эклектики.

С точки зрения «прочности» - в смысле использования материалов и конструкций и их архитектурно-художественного осмысления - дача Гаусвальд также весьма характерна. В частности, та часть здания, где стены выложены из кирпича, облицована снаружи светлой керамической плиткой (тогда она называлась «кабанчиком»). А фасады деревянных частей постройки решены иначе - но при этом так, что в них отчетливо выявляется специфика дерева. Впрочем, и в этом аспекте модерн продолжал и развивал принципы концепции «рациональной архитектуры», сформулированный в середине XIX века А.К.Красовским: «техника или конструкция есть главный источник архитектурных форм».

Но если в аспектах «пользы» и «прочности» дача Гаусвальд может рассматриваться как диалектическое развитие рационалистических предистоков модерна, то в аспекте «красоты» это здание уже всецело принадлежит модерну.

Эстетика «нового стиля» основывалась на решительном разрыве с традициями и художественными нормами прежних стилей, отчего для многих современников модерна «новый стиль» стал синонимом «декадентства».

Быть может, точнее и острее других эти стороны идейно-художественной программы модерна поэтически сформулировал один из лидеров символизма Д.С.Мережковский:
«Наши гимны - наши стоны;
Мы для новой красоты
Нарушаем все законы,
Преступаем все черты.»

И в этом аспекте дача Гаусвальд на Каменном острове - не только первый, но и «наихрестоматийнейший» пример начинающегося петербургского модерна. Сколько в ее облике неожиданностей, контрастных столкновений новых тем и мотивов, порой утонченно-романтических, порой острогротескных!

Давайте всмотримся повнимательнее в старую фотографию 1900 года.

Неожиданная, асимметричная форма входного проема крыльца (такое в Петербурге появилось впервые). Парадокс? Вызов традиции? Несомненно. Но не только - оказывается в этом немасштабно-огромном воспроизведении мотива замочной скважины есть и своя функциональная логика. За входным проемом справа - скамейка, столь уместная в пространстве крытого крыльца. Можно присесть, в теплый летний вечер выкурить трубку или «пахитоску», а в осеннюю непогодь - соответственно снять или надеть «калоши» (резиновая новинка тех лет, ныне забытая).

В пятно входного проема - всмотритесь внимательнее! - вписан столь хорошо знакомый музыкантам символ - скрипичный ключ. Он выкован из металла, да к тому же воспроизведен в непривычном, гротескном масштабе. Быть может, это намек на музыкальные увлечения хозяйки? Или своеобразное приглашение в «дом муз»? Увы, теперь эта очаровательная деталь исчезла, замененная какой-то финтифлюшкой «под модерн».

Угловая башня дачи, столь пародийно напоминающая донжоны средневековых замков - это не намек ли на то, что «мой дом - моя крепость»? А сверху ее прикрывает какая-то смешная, чуть нелепая крыша (напоминающая соломенную шляпу вьетнамского крестьянина, но какие ассоциации она вызывала у госпожи Гаусвальд и ее гостей - об этом можно только догадываться). И прорезанные в башне окна, и забавная крыша-«крышка» лишают гаусвальдовский «донжон» его «донжонности» и превращают все в забавную игру.

Эта игра продолжается и над крыльцом. Вполне солидный и «почти настоящий» парапет из массивных брусьев как бы ограждает проход из «донжона» - и в угловую «сторожевую башенку». Но в ней может поместиться разве что тот «карлик маленький», что вылезал останавливать часы в известном стихотворении Иннокентия Анненского. И «настоящий» парапет, и игрушечная «сторожевая башенка» - это тоже игра в «мой дом - моя крепость».

Щипец центрального ризалита - это добротный и спокойный фахверк в духе английских коттеджей, восходящих к «стилю Тюдор». Обшивка рейками-»вагонкой» напоминает американские дома-коттеджи «гонтового стиля». И в том, и в другом - правда материала и правда традиций добротного жилого дома. А еще левее - окно совершенно необычной формы, напоминающее оплывший пузырь. Оно дает много света, но неожиданная «декадентская» форма - явная дань новой архитектурной моде, уже возникшей к тому времени в Бельгии и Франции. Атектоничная форма этого окна - наглядный пример того, как «для новой красоты» нарушались «все законы» традиционной тектонической логики.

Дача Гаусвальд - поистине декларация «нового стиля» - модерна во всех аспектах «витрувианской триады». И если можно говорить о «поэтике стиля» применительно к архитектурному модерну, то - как и в русской поэзии «серебряного века», поражающей богатством новаций и художественных открытий - в даче Гаусвальд эта поэтика, этот новый язык форм и образов появились с исключительной полнотой.